с в о б о д а Мне приснилось, сынок:
эти сволочи входят ночью,
поднимают тебя,
по паркету тебя волочат,
и у сволочи зубы волчьи,
привычки лисьи,
под забралом блестящим
у них ни единой мысли.
Открывается пасть.
Закрывается дверь машины.
И увозят тебя по дороге слепой и длинной.
Мне потом объясняют, что ты провинился в чём-то,
мне потом объясняют, что...
к чёрту, да ну их чёрту.
Мне приснилось, сынок:
ты сидишь в серебристой клетке,
а вокруг – сотни птиц,
клювы-иглы
да лапы-ветки.
На трибуне застыл чернокрылый огромный ворон,
я никак не пойму его птичьего разговора:
кар-кар-кар-у-пэ-кар-
кар-кар-кар-двести-двадцать-восемь,
ты кричишь:
«Мне подбросили –
мне же подбро –
подброси – »
но людские слова растворяются в птичьем грае.
Мне опять объясняют,
я снова не понимаю.
Мне приснилось, сынок: ты привязан к цепи собачьей,
но по правилам джунглей не принято жить иначе.
Я боюсь отпирать и знакомым, и незнакомым,
я боюсь, если кто-то задержится возле дома,
я боюсь просыпаться. А что если всё взаправду?
Ты не вырос,
не стал ни актёром, ни космонавтом,
не женился да не развёлся ещё ни разу,
а из светлого мальчика вырос кровавым мясом?
Отвратительный сон.
Ну хоть ты мне скажи на милость:
всё по-прежнему, верно?
Конечно.
Нам всё приснилось.
Вот кроссовки твои точно так же стоят в прихожей,
а уехал другой,
на тебя как близнец похожий.
Раз в полгода конверт.
В нём размашистый детский почерк.
У меня же теперь не случается дня без строчки -
я пишу и пишу поперёк голубой решётки,
на полях,
на столе,
я пишу тебе во всю глотку,
я пишу по земле, по асфальту, траве и крышам,
я пишу и надеюсь, что кто-нибудь да услышит,
семь зацикленных букв:
эс – вэ – о – бэ – о –дэ,
с
в
о
б
о
д
а.
Ты вернёшься к обеду?
Он стынет
уже
три года.
Соня Капилевич